Читать интересную книгу Игра с тенью - Владимир Янсюкевич

– Годится, мой великолепный! Я промокну салфеткой и выжму на язык, если по-другому не получается. Только не слишком ли витиевато? Полгода со мной не разговаривал, а тут, гляди-ка, уважил. Нет худа без добра. Люблю хмурых людей. Постоянная улыбка на лице – признак самодовольства. Или дебильности. Или закрытости. Не улыбайтесь, господа! Человек улыбающийся мне неинтересен. Возможен ещё вариант: демонстрирует свежевставленные зубы. Но это сугубо стоматологическая радость. И нам это не угрожает. Люди же с виду хмурые вызывают во мне бóльшую симпатию. Они, как это ни парадоксально, более открыты, чем улыбающиеся. В них есть глубина. Они чужды показухи и желания понравиться. Таков сидящий передо мной, не побоюсь этого слова, талантливейший писатель нашей грёбаной эпохи… ах, простите, две первые буквы лишние!.. Вадим Бросов. За тебя! – Махлевский выхватил из рук Бросова рюмку, хряпнул, оглянулся на зал с немногочисленными посетителями и склонился к приятелю с таинственным выражением на опухшем лице. – Ну так, слушай… Информация за первый взнос. Потом благодарить будешь. Так вот… Эта Афродита тире Венера тире нимфоманка – славнейшая баба. И я тебя, балбеса везучего, информирую. Глотай наживку, пока крючок в воде. И вроде не слишком бедная, чтобы иметь несчастье отказаться от ухаживания за ней. Её папаша при Советах недурственно поживился. А теперь, когда отворили шлюзы, захотел пристроить поживу, вступил в одно крупное предприятие на паях с сорокапроцентным пакетом акций… Чуешь, сколь подробная у меня информация? Ну, так вот, вступил, но не свезло мужику… Компаньоны грохнули невзначай. А пожива, хоть изрядно общипанная, но сохранившая кое-какой коммерческий потенциал, досталась его дочери. Имей в виду.

– А ты-то к ней каким боком?

– Великолепный мой! Я тебя умоляю! – утрированно возмутился Махлевский со страдальческой гримасой на лице. – К женщине можно по-всякому, только не боком! Я с открытым забралом бросился на амбразуру. «Бери меня со всеми потрохами! Я тот, кто тебе нужен!» Но меня сразил пулемёт её невосприимчивости. Анка отказала Чапаеву, потому что тот имел ранее сексуальный контакт с Петрухой. А Петруха в это время наперекор предостережению Сухова грешил с гаремом Абдуллы… Э, нет, это другое кино. Хотя без разницы! Один hуй! Космонавты и то и другое хавают за милую душу. Между прочим, я знаком с одним из них. Простой мужик, сам из деревни. Рассказывал, однажды обделался на орбите, когда система связи с Землей из строя вышла. Но… мужественно переоделся и всё наладил.

– Казимир, не гони. У них там всё предусмотрено. И я не собираюсь в космос.

– И правильно! Нечего там делать. Хотя в скором будущем америкосы предполагают основать колонию на Марсе. И куча желающих покинуть нашу скомпрометировавшую себя Землю уже выстроилась в очередь. И я подумываю…

Бросов сделал нетерпеливый жест, и Махлевский вернулся к своим баранам.

– Так вот… А познакомился я с ней при весьма неожиданных обстоятельствах… прямо вот здесь…

– Где?

– В нашем до дрожи в коленках родном буфете!

Неожиданно продравшись сквозь алкогольный дурман, Бросов ожил, у него заблестели глаза, а под одеждой, топоча по известным местам, резво забегал хулиганистый амурчик.

– А она-то что здесь делала?

– Резонный вопрос, – Махлевский подставил рюмку.

Бросов налил.

– С днём Коррупционера! – Махлевский опрокинул рюмку артистическим жестом, прикрыв глаза и сморщившись от удовольствия. – Мария… так зовут нашу бабу. И не просто Мария, чуешь? А Ма-ари-ия! Помнишь, у Маяковского… обожаю раннюю лирику стервеца!

Вы думаете это бредит малярия?

Это было,

было в Одессе.

«Приду в четыре», – сказала Мария…

– Казимир, не отвлекайся.

– Сие, великолепный мой, не отвлечение, а вовлечение! Чуешь разницу? Итак, пришла она, Мария Тронова. Сечёшь? Уже одна «хвамилия», как говорил мой деревенский прадедушка с под Ростова, чего стоит! Веришь, у меня все органы на неё встали, как иголки на еже! Кстати, он помер от укола булавкой, как и отец Маяковского – заражение крови и пиzдец.

– Кто?

– Как кто, мой прадедушка. Так вот, возвращаясь к объекту нашего, надеюсь, общего интереса… Выспрашивала, к кому тут лучше всего обратиться. Я говорю: «А что вас конкретно интересует, мадам?» А она: «Сэр, мне нужна грамотная и завлекательная реклама…» Я чуть сквозь землю не провалился. На мне грязные ботинки, видавший виды свитерочек, а она – «сэр!»

– Она посмеялась над тобой, Казимир.

– Не исключено.

– А для чего реклама?

– Вот и я не дурак, спросил: «Для чего вам реклама?» А сам стою перед ней, как цапля на болоте, втихаря вытираю ботинки о брюки…

Махлевский подставил пустую рюмку. Бросов подумал и налил.

– С днём Проституции! – Махлевский принял очередную дозу и, поглядывая на бутылку, заговорил торжественно-трагическим тоном провидца, который непременно расколется, а ежели ему презентовать оставшееся, то назовёт и точную дату конца Света, и на сей раз без обмана, угроза будет приведена в исполнение в строго указанное им время: – Она, мой великолепный, хочет открыть косметический салон. То бишь, салон красоты несусветной. А в будущем, яки не воспротивится судьба-индейка, намерена создать сеть парфюмерно-галантерейных магазинов, о-ля-ля! в которой запутаются миллионы российских покупательниц, приносящих ей прибыль на блюдечке с золотой каёмочкой. Ни больше ни меньше. Я тоже возжелал полизать с её блюдечка, тут же предложил свою кандидатуру. Да, видно, плохо помылся накануне. Взглянула на моё восставшее либидо и отказала. Мне, говорит, нужен не жеребец, а мастер слова! Чуешь? И я на тебя указал. Телефончиком снабдил. Жди звонка…

Бросов угрожающе поднялся из-за стола, схватил приятеля за грудки.

– Кто тебя просил, пиzдобол!

– Никто, – Махлевский на всякий случай отклонился назад и поднял руки. – Сам докумекал. Ты у нас мастер. Видишь, какие точные слова находишь. И я не обижаюсь. Говорю, как на духу, без зависти, исключительно из уважения к твоему весьма художественному и взвешенному слову. Насчёт жеребца не уверен… Однако чем чёрт в твоём омуте не шутит. Положишь бабу на лопатки и в момент сообразишь, что делать дальше. А не сообразишь, подскажу… за известное вознаграждение, разумеется. Во всяком деле, старик, требуется обстоятельная консультация специалиста, иначе – облом. Поверь мне. А пока в качестве наводящей рекламной паузы – оhуительный анекдот. «Один чудик захотел облагодетельствовать другого. Спрашивает: – Вам деньги нужны? – и отщёлкивает замки своего объёмистого кейса. – Нужны! – отвечает второй чудик, обрадованный халявным пополнением своего бюджета. Тогда первый говорит: – Могу ссудить, причём без отдачи, если вы правильно ответите мне на один простой вопрос, – и открывает крышку кейса, доверху набитого зелёнью. – Задавай! – хорохорится второй, уже предвкушая тяжесть кейса в своей руке. – Скажите, – говорит первый чудик, – только честно, вы считаете себя бедным или богатым? – Конечно, бедным! – отвечает, не раздумывая, второй. – Сожалею, бедному деньги ни к чему… – начал говорить первый и уже хотел обосновать свою мысль, но второй чудик сходу поправил себя: – Ой, нет, богатый! – Тогда второй разводит руками: – А богатому тем более, – и защёлкивает крышку кейса».

Бросов развернул ногой стул, сел с размаху, рассмеялся.

– Сам придумал?

– Я всегда всё придумываю сам. Несмотря на то, что всё уже за нас придумано. Так тебе нужны деньги? – Махлевский придвинул пустую рюмку.

– А не рано ли требуешь комиссионные?

– Так ты, я смотрю, ожил. И потом, заметь, я никогда не требую. Хочешь, налей, а не хочешь, сам глотай эту гадость. А я пошёл, и меня здесь не было.

Бросов налил.

– С днём Халявщика! – весело сказал Малевский и так же лихо опрокинул рюмку в алчущее горло.

А потом допил и остальное, за День Вора в законе, за День Педераста и прочее, благо хозяин бутылки не возражал. Но о дате конца Света благоразумно умолчал. Видно, приберёг для более проблемного случая.

Наводка на Бросова сыграла свою положительную роль. Махлевский на этот раз оказался правдивей барона Мюнхгаузена, а Мария Тронова – пунктуальней английской королевы. Она позвонила ему на следующий день и назначила встречу в том же буфете.

Ровно в четыре, как у Маяковского, она вошла в дверь, с которой Бросов, устроившись в углу и отставив в сторонку лишние стулья, не сводил глаз. Она вошла неторопливо, деловым шагом, с высоко поднятой головой, как хозяйка. Он узнал её сразу. Во-первых, это было новое лицо на буфетной территории ЦДЛ, во-вторых, её модный прикид очень выделялась на фоне литераторского полузатрапеза, а в-третьих, Махлевский и в этом не соврал – в ней, действительно, было что-то и от Афродиты, и от Венеры, он бы добавил, и от Екатерины Великой, а вот насчёт нимфоманки Бросов засомневался. И не только потому, что не был спецом в этой области, подобно Махлевскому, а потому что выражение её глаз говорило совсем о другом. И вообще, весь её облик скорей напоминал ему дубовую корабельную ростру, тщательно вырезанную искусным мастером из цельного куска, с соблазнительными формами и в то же время недоступную, величественную и целеустремлённую, которую не сломит ни девятый вал, ни подвернувшийся на пути корабля случайный айсберг со своей коварно-таинственной подводной частью. Об этом он сделал в своём внутреннем писательском дневнике особую пометку.